Тропикал доктор. Как прошла встреча блогеров с доктором викторией валиковой. Жизнь и смерть по закону джунглей

Они живут в домах из полиэтилена, натянутого на палки. Электричества нет, но есть школа. Ну как – школа. Есть четыре столба и крыша, на стены средств уже не хватило.
Я поворачиваюсь к Карине:

Ты же их тоже видишь?

Кончай паясничать. Конечно, я вижу. А еще я вижу, что все можно изменить.

Посчитай площадь вон того заброшенного участка. И будем строить.

Для тех, кто с нами еще не знаком:

Мы – Health&Help

Мы – те странные люди, которые считают, что у каждого человека есть право быть здоровым, – вне зависимости от цвета кожи, пола, национальности и количества денег в кошельке. Мы помогаем там, где не помогает никто. Там, где нет медицинской помощи, мы строим клиники и привозим врачей. Наша клиника в Гватемале построена, зарегистрирована и стабильно функционирует. Настало время помогать дальше.

FAQ

Почему министерство Никарагуа не помогает?

Люди, живущие в прибрежном районе Эль-Розарио , в большинстве своем не имеют официальной регистрации. Они пришли туда за работой. Все они -рыбаки, этим они живут и кормят свои семьи. Министерство не может помочь им, потому что для него их там не существует.

Как вы можете помочь этим людям, лучше чем государство?

Мы соревнуемся тут только с самими собой – мы хотим сделать все максимально хорошо, так, как считаем нужным и то, что считаем нужным. Мы считаем, что правильно строить лабораторию по малярии в месте, где люди умирают от малярии. Мы считаем, что правильно открывать клинику там, где практически невозможно вовремя получить медицинскую помощь. У нас есть возможность помочь, и мы хотим ей воспользоваться.

Почему именно там?

Район Чинандега - это один из беднейших районов Никарагуа. Тропический климат там прекрасен и ужасен одновременно - такие болезни как дизентерия, денге, малярия, чукунгунья, лейшмания и трипаносомоз - уносят здесь сотни жизней. Мы в Health&Help считаем, что люди не должны умирать от излечимых заболеваний. И мы будем делать все от нас зависящее, чтобы это предотвратить.

Кто будет строить клинику?

Как и в предыдущем проекте Health&Help, строительство будет происходить силами волонтеров и местного населения. Все трудоспособные жители мужского пола будут работать на стройке до ее завершения. Проект клиники в Никарагуа и руководящую часть стройки берут на себя архитекторы Health&Help Михаил и Елизавета Шишины, которые специализируются на строительстве социальных объектов в местах с ограниченными ресурсами.

Кто работает в вашей организации?

В нашей организации работают люди, которым не все равно. Те, кто считает, что может сделать что-то хорошее для этого мира и не останавливает себя. У нас работают отличные врачи, фельдшеры, медсестры, так же учителя, переводчики, программисты, фотографы и другие специалисты.

Во главе организации стоят два человека – это Карина Башарова, которая отвечает за все административные вопросы, руководит волонтерами, общается со спонсорами, решает все финансовые задачи и делает еще сотню важных вещей. И я, Виктория Валикова. Я организовываю медицинскую часть проекта, пишу большинство наших текстов и… вдохновляю.

Вы получаете зарплату?

Работать без зарплаты было нашим сознательным выбором. Мы с Кариной живем за счет дохода с аренды квартир в России. Этого хватает на жизнь в деревне. Наши волонтеры тоже работают без зарплаты – большинство из них еще и помогают клинике. Волонтеры привозят медикаменты, материалы и делают денежные пожертвования – каждый помогает, чем может. Все знают, что 100% донаций идет напрямую к пациентам.

Почему мы должны верить, что деньги пойдут на строительство, а не на личные цели автора проекта?

Наш проект прозрачен. Мы - очень маленькая организация и очень легко отследить, на что мы потратили те или иные средства. Мы с радостью приглашаем всех наших спонсоров посетить стройку, приехать в гости и посмотреть на организацию процесса работы. Возможно, вам понравится, и вы захотите помочь нам, увидев все своими глазами!

Вознаграждения

Ребята, вместе у нас получится! Знайте – ваш рубль спасет чью-то жизнь. Не оставайтесь в стороне: расскажите о нас друзьям, cделайте репост, станьте нашим спонсором!

Если вы хотите внести определенную сумму, но вам не нужно вознаграждение – просто кликните на него и введите сумму равную или большую, чем его стоимость.

Если вы хотите внести определенную сумму, но вам нравится вознаграждение поменьше (например вы внесли миллион, и хотите не розового слона, а фенечку), – то вы можете просто написать об этом в комментариях.

Материальные вознаграждения можно забрать на одной из презентаций проекта, которые пройдут с октября по декабрь в городах России. По всем вопросам вы можете обратиться к администраторам проекта.

К сожалению, у нас нет возможности и ресурсов высылать вознаграждения из Никарагуа, поэтому мы сделаем для вас что-то особенное, с любовью, которая не требует почтовой доставки! Спасибо, что вы с нами!

Виктория Валикова – молодой врач-инфекционист, специалист по тропическим болезням из Уфы. Однажды она поехала путешествовать в Азию и увидела, как живут люди в бедных странах. Доктор Вика бросила всё и уехала работать волонтером туда, где умирают от кори и малярии, а потом совместно с Сергио Кастийо (врачом из Гватемалы) открыла некоммерческий проект Health&Help . За свою работу Виктория не получает зарплату – это принципиальная позиция, а жители Гватемалы лечатся в клинике Health&Help бесплатно. Мы поговорили с врачом, который спасает людей на краю света, о жизни, смерти и любви.

Виктория Валикова. Фото: tropical-doc.livejournal.com

Я интубировала ребенка и «дышала» в трубку три часа

– Как вам впервые удалось спасти человеку жизнь?

– Трудный вопрос. Если говорить о том, чтобы правильно поставить диагноз, то еще с института я часто спорила с преподавателями, отстаивая свою версию происходящего. А правильный диагноз – это, скорее всего, правильное лечение, а правильное лечение – спасенная жизнь.

Если же говорить про «спасение в моменте» – то на Гаити я впервые в одиночку «раскачивала» ребенка, который впал в кому после падения с лестницы. Интубировала и «дышала» его рот в трубку три часа – не было ни аппарата искусственного дыхания, ни даже мешка Амбу. Довезли до госпиталя и спасли. Я потом нормально говорить не могла несколько суток.

– Вы говорили, что за вашей спиной – “детское кладбище”. К смерти детей от банального поноса или от малярии, которая прекрасно лечится, можно привыкнуть? Как защитить себя от депрессии и выгорания?

– Нельзя. Я думаю, что, если я привыкну спокойно переносить страдания людей, человеческую боль или смерть, – нужно будет уйти из медицины. Я проживаю с каждым пациентом его ситуацию. Это трудно, но я не могу смотреть на это отвлеченно. Я думаю, что так правильно, хотя многие со мной и не согласны.

Думаю, депрессия – это для тех, кто ничего не делает или кто взял на себя больше, чем может потянуть. Мне иногда бывает очень тяжело как раз от того, что у нас огромное количество задач – мы с Кариной Башаровой (Карина Башарова – одна из основателей проекта Health&Help. – Прим. ред. ) ищем в команду «третьего» – кого-то, кто смог бы хоть немного нас разгрузить, но, как понимаете, не так просто найти человека, готового работать сутками бесплатно. Но мы не отчаиваемся.

А для выгорания я слишком люблю то, что делаю. Я обожаю свою работу. Она тяжелая и прекрасная.

– Как вы справляетесь с переживанием смерти пациентов?

– Тяжело. Я не люблю, когда люди умирают. Это грустно, а вдвойне грустно, когда ты не можешь человека спасти не из-за отсутствия знаний или умений, а из-за отсутствия ресурсов.

Я до сих пор не могу просто спокойно смотреть, как кому-то не оказывают помощь из-за того, что он не может заплатить. А это до сих пор существует в мире.

Поверьте, миллионы людей умирают, потому что они – бедные.

У нас в организации все иначе. Никто не уходит из клиники без должного лечения, вне зависимости, есть у человека деньги за него заплатить или нет. Человеческая жизнь бесценна, никто меня в этом не переубедит.

К нам часто приходят, когда сделать ничего уже нельзя

– Вам приходилось сообщать людям, что их близких скоро не станет? Какие слова вы находили для этого?

– Конечно. Часто люди приходят к нам на терминальных стадиях заболеваний. И ничего сделать уже, к сожалению, нельзя. Я всегда стараюсь уделить время беседе с родными – я верю, что слово лечит. Мы говорим, что сделаем все, чтобы уменьшить боль пациента и сделать его последние дни максимально спокойными.

– Что вы делаете, если понимаете, что человеку невозможно поставить диагноз без КТ, или МРТ, или узкого специалиста, которого нет?

– Пытаемся найти вариант, как найти этого специалиста, как найти того, кто поможет нам сделать МРТ или КТ – есть наши друзья, другие клиники, которые предоставляют специализированную помощь. Мы стараемся поддерживать контакт и общаться с ними, чтобы, если вдруг понадобится, – мы могли отправить к ним пациента.

Мы часто лечим пациента эмпирически, это нереально – каждый раз проводить сложные анализы или обследования. Слава Богу, у нас хорошие думающие врачи, которые делают все, что возможно, в интересах пациентов.

– Один из материалов про вас назывался “Доктор Вика”. Наверное, это аналогия с ником в ЖЖ Доктора Лизы, Елизаветы Глинки. Мы знаем, что Доктор Лиза погибла, спасая других людей. Вам не было страшно узнать об этом, ведь вы тоже работаете в неспокойной обстановке?

– Я написала пост в ЖЖ о том, что Доктор Лиза погибла, и о том, как сильно скорбит весь гуманитарный мир. Тут же посыпались ненавистные комментарии о том, что она делала не так, от кого принимала помощь, и о том, какой она якобы была ужасный человек. Но и нам не привыкать – нас тоже много кто ненавидит, столько злостных анонимок мы никогда не получали!

А так – в деревне у нас спокойно. В столице нас не раз обворовывали, но мы там стараемся долго не задерживаться. В общем – все не так плохо.

– О чем в своей жизни вы жалеете больше всего?

– Я банально отвечу, что ни о чем. Я очень люблю свою жизнь. Я счастливый человек. Я рано нашла свой путь и сейчас понимаю, что очень малому количеству людей повезло так, как мне.

Если бы можно было добавить немного времени – я бы очень хотела провести его с родными. Я не видела брата четыре года, а на днях у него обнаружили глиобластому. Я жалею, что не проводила больше времени с ним, да и вообще с семьей.

Сейчас у меня есть любимый человек, и все опять сводится ко времени – я вижу его раз в две недели, короткими перебежками. Он знает меня и очень уважает мое дело, но честно – мне очень тяжело быть почти постоянно «в одиночестве среди людей».

Мы хотим усыновить детей, смерть сейчас совсем не в планах

– Вы боитесь смерти?

– Я бы очень не хотела умереть. Особенно в этом году (смеется). Я боюсь смерти, потому что, как мне кажется, я нахожусь на том этапе, когда я могу менять очень многое, и менять это многое – к лучшему. Будет довольно несправедливо умереть сейчас. Ну и, кроме того, я совсем недавно нашла близкого человека (он, кстати, православный), и мы очень сильно хотим усыновить детей, так что смерть сейчас совсем не в планах.

– Как вы думаете, жизнь после смерти существует?

– Я верю, что энергия или душа человека – это то, что не может просто исчезнуть. Поэтому да, я верю в жизнь после смерти – я верю в непрерывность энергии.

– Вы одна из немногих, кто со знанием дела может сказать человеку: “Твои проблемы – ерунда, в мире есть голодающие дети”. Приходилось ли когда-нибудь произносить эти слова? Они справедливы?

– Я стараюсь максимально воздерживаться от суждений, чужая душа – потемки. Если человеку плохо и некомфортно в его жизни, мне хочется помочь, но это не так просто сделать словами. Я верю, что своим примером мы вдохновляем многих на перемены. По крайней мере, стараемся.

– После поездки в Африку или Гватемалу вас не раздражают европейцы с их трудностями – “оплатила контракт в роддоме, а там не было фитбола”?

– Да, конечно, у нас в клинике много шуток ходит про «проблемы белых людей». В духе: «Ну вот, прислали дезодорант с запахом алоэ, а я заказывала с маракуйя» или «А почему инстаграм медленно грузится?». Конечно, объективно проблемы наших пациентов, клиники, да и волонтеров, зачастую другого порядка. Но ничего не поделаешь, мало кто видел реалии стран третьего мира, да и не все, кто видел, готовы это запомнить и тем более изменить что-то.

– Кому точно не надо быть волонтером в Африке?

– Тем, кто не живет в гармонии с собой. Тем, кто думает, что тут ему помогут «найти себя». Мы принимаем к себе тех людей, которые решили свои личные проблемы и теперь могут помогать другим. Нытикам и лентяям лучше сидеть дома, это – однозначно.

– Как защитить себя от постоянной душевной боли, что в одной части планеты люди переживают от невозможности купить айфон, а в другой живут в домах из полиэтиленовых пакетов?

– Не нужно переживать. Я думаю, нужно максимально воздерживаться от суждений, особенно резких, и стараться максимально прощать людей, которых хочется «поучить жизни» или «показать им, как нужно делать».

Я руководствуюсь для себя правилом: меняй то, что в твоих силах – и мне очень нравится, когда люди берут с меня и нашей команды в целом пример.

Я на полном серьезе думаю, что можно долго жаловаться и критиковать всех вокруг, а можно – спасти одну жизнь.

Это, на мой взгляд, более продуктивно.

– Довлатов писал, что сильные чувства у всех народов одинаковы, например, нельзя сказать “расплакался, как типичный немец”. Можно ли сказать это и о тех регионах, где жизнь совсем не похожа на нашу? К рождению и смерти там относятся так же?

– Мне кажется, что люди в Латинской Америке более открытые и выражают свои чувства более ярко, будь то печаль или радость. В то же время к смерти относятся более философски (вспомните про День Смерти или День всех святых – большой праздник в Латинской Америке, 1 ноября), к рождению – более спокойно. Думаю, это из-за того, что детей у них по 10 на семью, а то и больше.

– Это «mal de ojo», – говорит мне мамочка трехлетнего Алехандро, прелестного кареглазого мальчика, который ревет в три ручья в смотровой.

Я не переубеждаю ее. Хорошо, что в Гватемале я уже достаточно давно, чтобы быть умнее и «дружить» с традициями и поверьями.

«Маль де охо» – это сглаз. И, как следствие очень сильной майянской культуры, в «маль де охо» верят, ходят снимать его к шаманам, а теперь – и к нам, в клинику.

Считается, что любой недоброжелатель может сглазить ребенка, просто позавидовав тому, что семья, в которой его воспитывают, – более богатая, или тому, что мама у ребенка красивая. Также считается, что если мама выставляла напоказ голый живот или ходила в слишком обтягивающих нарядах, пусть даже традиционных, то ребенок может уже родиться с «mal de ojo».

Кроме того, «сглаз» может быть наслан специально. Для этого человек, который хочет наложить сглаз, должен сходить к шаману, а они в Гватемале бывают двух видов – «белые» и «черные». Люди верят, что «белые» лечат, а «черные» накладывают заклинания, в том числе на болезнь и на смерть. Для этого они часто приносят в жертву животных и домашнюю птицу.

Говорят, что избавиться от «маль де охо» можно несколькими способами. Конечно, самым лучшим будет отвести ребенка к «белому» шаману. Но если по какой-то причине сделать этого нельзя, то нужно покатать по телу ребенка сырое, обязательно белое куриное яйцо, читая определенное заклинание. Потом это яйцо нужно разбить в стакан с водой и полученную жижу похоронить.

Мы же в клинике таких ритуалов не проводим, а говорим, что от «маль де охо» у нас есть отличные таблеточки и сиропчики, – в зависимости от того, чем болеет ребенок. Ну и санитарно-просветительскую работу мы проводим регулярно о том, что очень важно хорошо кормить ребеночка, вовремя приходить на прививки, чтобы никто его снова не «сглазил».

Другой популярной проблемой в Гватемале является «еl susto», или «испуг».

Недуг особенно актуален для женщин и молодых девочек. Заключается он в следующем: к тебе приходит женщина и говорит, что в детстве она сильно испугалась (хотя сама этого не помнит), душа вышла из тела и не может вернуться обратно.

Излечение от «el susto» может провести исключительно курандеро (или шаман), и процедура эта довольно длительная и непростая.

Сначала больную укладывают на опрысканный святой водой пол с разведенными руками. Тело ее должно как бы символизировать крест. Его обрамляют четырьмя горящими свечами: две ставят у ног, две – у кистей рук. Лежащей в такой позе девушке нужно молиться о своей душе и просить ее вернуться. В то же время шаман начинает «смывать» все плохое с тела человека, чтобы душе было приятнее и легче в него вернуться. Делает он это специальным веником, собранным из розмарина и базилика, перевязанным красной нитью.

После церемонии девушку сажают пить мятный чай. Обычно процедуру проводят три дня, в конце которых душа должна вернуться и больше никуда не убегать.

Мы же в клинике обычно лечим «эль сусто» психотерапией, а если сказать проще – разговорами с пациенткой. Мы спрашиваем ее об обстановке в семье, о том, какие проблемы сейчас у нее с детьми или родителями, мужем и так далее. Для приема дома мы назначаем успокоительные и средства для нормализации сна. Обычно наше лечение дольше, чем три дня, а по поводу того, кто лечит эффективнее – шаманы или мы – судить сложно.

В Гватемале есть много интересных обычаев и традиций. Иногда они кажутся дикими. Но со своим уставом в чужой монастырь лучше не лезть, поэтому мы работаем в симбиозе, стараясь максимально уважать то, что веками было единственным средством для облегчения страданий людей.

Из дневника Виктории Валиковой

– Если вас спрашивают в Гватемале или Никарагуа: “Как живут люди там, где вы родились?”, что вы отвечаете?

– Я отвечаю, что живут хорошо. Что люди в России в подавляющем большинстве образованы, все умеют читать, многие знают несколько языков. Рассказываю про наши школы, про снег, про то, что мы живем в квартирах, а не в домах. Про то, что никто не умеет стирать на доске или камнях, никто не знает, как разводить в печке огонь (ну или как минимум не делает это каждый день), что никто не ходит в туалет в открытое поле.

А еще рассказываю, что в России и странах бывшего СССР живут те люди, которые делают нашу работу возможной – именно они делают донации и помогают нам спасать жизни каждый день.

– Вам удалось построить больницу, хотя для краудфандинга – это сложный проект: просить о помощи для абстрактных людей на краю света. В чем секрет?

– Секрет в том, что мы много работаем. Каждый день мы встаем утром, открываем ноутбуки и начинаем писать письма, отвечать на интервью, делать статьи и так до поздней ночи. Мы делаем хороший контент и рассказываем о том, почему это так важно – делиться с теми, кому повезло намного меньше, чем любому, кто может прочитать этот текст. У нас есть мечта. И мы делаем все, чтобы воплощать подобные проекты в жизнь.

Когда сидишь на рисе с бобами, а тебе приписывают «бентли» и фуа-гра

– Если однажды вы уйдете из проекта H&H, он продолжит существовать? Ведь о нем узнали во многом за счет вашего личного обаяния. Со стороны иногда создается впечатление, что все держится именно на нем.

– Все держится на нашей идее изменить мир. Не буду отрицать, что в большинстве своем именно я отвечаю на вопросы журналистов и пишу статьи. Но работу проделывает команда во главе с Кариной Башаровой, нашим исполнительным директором. Ребята вкалывают сутками, чтобы все функционировало.

Пока я жива, я не уйду из проекта. Health&Help – это наш ребенок, а детей не бросают, по крайней мере – не я. Наоборот, я верю, что мы будем открывать все новые и новые клиники, приюты, школы и помогать нищим, немощным и больным по всему миру.

– Цель оправдывает средства? Можно ли идти против своих принципов ради спасения человечества?

– Хороший вопрос. Я часто говорю: правда – это то, во что ты веришь.

Для меня нет ничего важнее человеческой жизни. Нельзя ставить деньги, честь, достоинство, комфорт или еще что-то выше этого. Для меня это так.

У меня есть свои пределы, они намного шире, чем у других людей, можно сказать, что я – фанатик. Я открыто говорю в интервью, что возила через границу медикаменты, чтобы нам было чем лечить людей. Приходилось ставить под угрозу свою жизнь, чтобы добиться того, что есть у нас сейчас: работающая клиника и счастливые пациенты. Для меня – это правильно. Я не могу иначе, а если смогу, не буду себя уважать как человека, как врача, как личность.

– Посещало ли вас когда-нибудь желание все бросить и уехать домой?

– Нет. В минуты бессилия я думаю обо всех тех, о ком теперь мы заботимся. Для меня это не просто игра. Это моя жизнь, бросить все – это признаться в том, что я слабая. А я так не думаю. Пока у меня есть силы и огромное количество любви внутри – я буду делать то, что делаю. Точка невозврата давно пройдена.

– Вы – романтик или циник?

– Наверно, я – микс. Часто бывает так, что я отвечаю с долей черного врачебного юмора (особенно в РФ). Но если говорить о личной жизни и человеческом – я делаю очень много поступков, которые характеризуют меня скорее как романтика. Недавно записала клип на день рождения для Эндрю, моего молодого человека. Или вот, например, любовь к восхождениям, вулканам, водопадам – да и вообще к природе – это ведь романтичное?

– Как обычно проходит ваш день?

– Если я работаю в клинике врачом – то все банально: просыпаюсь, иду на пробежку, потом – душ, потом работа с пациентами – консультации, консультации и консультации. Обед-ужин: беседы с волонтерами, чай, книги.

Когда в клинике есть другие врачи, я занимаюсь административными вопросами – общаюсь со спонсорами, потенциальными волонтерами, компаниями, которые хотят дать нам пожертвования, юристами, бухгалтерами, журналистами. Пишу статьи, рассказываю о том, что происходит на проекте. Работа никогда не заканчивается.

– О вас часто высказывают разные домыслы: “Это у нее просто мужа нет”, “Ей плевать на людей, проект коммерческий”, что для вас – самое обидное и несправедливое?

– Когда говорят, что мы деньги воруем. Когда ты сидишь на рисе с бобами, думаешь, где достать доллар на медикаменты, как починить машину, на которой уже живого места не осталось. Когда мне говорят, что у меня есть «бентли» и что я вместо маски на лицо фуа-гра мажу – конечно, хочется высказать все, что накопилось.

Ну а про личное – что я страшная, глупая, толстая или еще какая-то. Это смешно. Люди, которые пишут гневное, больше всего нуждаются в прощении и любви.

Никто не говорит плохих вещей от того, что он очень счастлив. Поэтому я развиваю в себе навык отвечать добром на зло. Это правильнее и, как выяснилось, эффективнее.

– Если бы выступали перед выпускниками МГУ, Оксфорда, Кембриджа или другого ведущего мирового университета, что бы вы сказали?

– Я бы сказала, что нам всем нужно быть чуточку добрее. То, что вы пройдете по головам других людей, станете успешнее, чем сосед, или богаче, чем одноклассник, не сделает вас счастливым. Прекратите соревноваться с кем-то и старайтесь делать лучше самого себя. И, конечно, не бойтесь делиться. Отдавая, приобретаешь. Попробуйте, и вам понравится.

В 1979 году Нобелевская премия мира «За деятельность в помощь страждущему человеку» была присуждена Матери Терезе, которая, родившись в обеспеченной европейской семье, посвятила свою жизнь помощи нуждающимся и больным людям в бедных странах. Она строила школы, больницы и приюты для обездоленных людей ­планеты.Нам, россиянам, тоже есть кем гордиться. Благое дело матери Терезы продолжает наша соотечественница, молодой уфимский врач Виктория Валикова. Виктория на следующий день после интервью улетала в Гватемалу, где собирается строить больницу для потомков племени ­майя.

Виктория Николаевна Валикова

­­Должность: врач-инфекционист, специалист по тропической медицине. Четвертый год занимается волонтерской работой по обеспечению медицинской помощью коренных народностей Латинской Америки

­­­Семейное положение: не замужем

­­­Увлечения: бег, латиноамериканские танцы. Свою работу тоже считает серьезным увлечением

Город: Уфа

КС: Почему вы решили стать врачом-­инфекционистом?

Виктория: Моя мама - нев­ролог, и с медициной я знакома с детства. После школы училась в Уфимском медицинском университете, где сначала увлекалась психиатрией. Проводя студенческие каникулы в путешествиях по экзотическим странам, мне захотелось иметь возможность работать врачом в самых разных местах. Поэтому я выбрала сначала интернатуру по инфекционным болезням, а затем, поработав инфекционистом в приемном отделении Уфимской городской больницы, поступила в Бельгийский институт тропической медицины. Теперь у меня есть вторая врачебная специальность: тропическая медицина и организация здравоохранения в странах с ограниченными ­ресурсами.

КС: Логичным продолжением стало бы написание диссертации, заведование отделением в больнице или преподавание на ­кафедре…

Виктория: Я считаю, что в жизни важно делать то, что тебе нравится. Мне очень нравится лечить людей, а написание диссертаций, особенно в России, я считаю, извините за резкость, глупым занятием. Конечно, науку делать надо. Есть чудесные люди, которые занимаются исследованиями в том виде, в котором они должны быть. Я воздержусь сказать, что большинство диссертаций - полная липа, но, по моему мнению, написание диссертации с целью получить хорошую должность - это не путь настоящего ­врача.

КС: А тропические лихорадки завозятся в наши ­края?

Виктория: Мы живем там, где медицина развита очень хорошо, поэтому бояться экзотических болезней типа лихорадок денге или Чикугунья, заражения вирусами Эбола или Зика не стоит. Смертность от этих болезней высока в тех странах, где нет никакого медицинского обслуживания. В России же все лихорадки лечатся в основном симптоматически, и главное, вовремя попасть к врачу. У нас всегда есть возможность положить пациента под наблюдение в стационар, поэтому для большинства людей, вовремя обратившихся к врачу, эти болезни малоопасны. Врачам общей практики я рекомендую прочитать элементарные правила Всемирной организации здравоохранения, где доступно написано, что и как надо лечить. Эти правила ориентированы на работу как раз в странах третьего мира. Поэтому они простые, малозатратные и довольно ­эффективные.

Кроме того, на сайте www.cdc.gov картированы места распространения тропических болезней и доступна информация, из каких стран какую тропическую болезнь можно привезти. Это значительно облегчает диагностику подозрительных ­состояний.

КС: Беседуя с инфекционистом, невозможно обойти такой насущный вопрос, как терапия ВИЧ. Когда, по вашему мнению, надо начинать ­лечение?

Виктория: Лечить ВИЧ необходимо сразу при выявлении, не дожидаясь ни снижения иммунного статуса, ни тем более клинических проявлений. Причина проста: человек, получающий антивирусное лечение, с очень низкой вероятностью может заражать других людей, поскольку у такого пациента при лечении сразу же резко снижается вирусная нагрузка. Во всех странах, не дожидаясь проявлений заболевания, лечат ВИЧ-инфицированных беременных женщин, чтобы они рожали здоровых людей, обоих партнеров в серодискордантных парах, когда один из них ВИЧ-инфицирован, а второй нет, и зараженных людей в социально опасных ­группах.

КС: Такой подход поможет остановить ­эпидемию?

Виктория: Да, по моему мнению, это единственный способ остановить эпидемию особо опасной ­инфекции. Кроме того, рано начатое лечение пациентов с ВИЧ-инфекцией ведет к улучшению качества и продолжительности жизни самих зараженных, что само по себе очень ­гуманно.

КС: Виктория, видите, сколько работы для инфекциониста и в нашей стране! Почему же вы выбираете такую далекую ­Гватемалу?

Виктория: Наша страна относится к сверхдержавам, или странам Первого мира. Это подтверждается, например, тем, что в России есть деньги на такие дорогие затратные проекты, как космос, олимпиады, футбол, в конце ­концов.

Мне и в России нравилось жить, я с радостью ходила на работу в Уфе. В Гватемале мне хорошо по нескольким причинам. Во-первых, это очень красивая страна. Как здорово, проснувшись, посмотреть в окно и увидеть тропический лес, а в обеденный перерыв прогуляться до вулкана, речки или ­озера.

Хотя там приходится отказываться от электричества, горячей воды, Интернета, телевизора, привычных средств коммуникации. Но это компенсируется как условиями внешней среды, так и колоритными людьми ­вокруг.

Вторая причина в том, что я пошла в медицину из‑за идеи помогать людям. Это не тщеславие, не честолюбие, а в большей степени идейность наших специалистов-волонтеров, которые действительно любят людей. Все, кто со мной работает, не получают зарплаты, более того, мы вкладываем свои деньги в проект строительства «Клиники на краю ­земли».

КС: Но и на огромной территории России есть места, где существует необходимость в помощи местному населению. Почему вы помогаете не ­там?

Виктория: Картина такова, что у нас в России в среднем на 5 тысяч человек есть целая больница, в которой работает около 20 врачей-­специалистов. А вот там, куда мы сейчас едем, на 20 тысяч гватемальцев нет даже ­медсестры.

КС: Чем отличаются гватемальские пациенты от ­российских?

Виктория: Гватемальцы более уважительно, благодарно относятся к врачу. Хотя местные жители очень бедны, они всегда стараются порадовать врача своими поделками, детскими рисунками. Удивительно то, что майя, которым зачастую нечего есть, готовы отдать последнюю лепешку, последний банан врачу за то, что тот старается помочь. И даже если ты старался, но не смог спасти пациента, они всегда благодарят и за ­это.

В России, бесспорно, встречаются разные пациенты, но я работала несколько лет в приемном отделении больницы скорой помощи, а там медработникам слишком часто грубят, ругают, обижают и даже нередко применяют физическую силу, что совсем за гранью ­понимания.

КС: Из-за чего такая разница в отношениях к врачу в цивилизованной России и в беднейшей ­Гватемале?

Виктория: На мой взгляд, причина в том, что мы очень хорошо живем. У нас есть возможность пойти в государственную больницу, а можно обратиться в платный медицинский центр, можно вызвать скорую помощь или врача прямо на дом. Пациенты имеют возможность выбирать врачей, например, этот опытный врач, а этот молодой, и лучше пойти лечиться к опытному. А потом можно написать на него жалобу. В конце концов, можно насобирать денег и поехать лечиться за ­границу.

А в Гватемале у людей не только нет выбора, к какому врачу пойти, в горных поселениях, где я работала, у них вообще нет ни здравпункта, ни фельдшерско-акушерского пункта, ни больницы, ни стоматологии, ни частной клиники, ни просто врача или ­медсестры.

КС: Интересно узнать, в каких условиях протекает жизнь медиков-волонтеров в гватемальской ­глубинке?

Виктория: Мы жили и работали вдвоем с акушеркой Еленой из Бельгии в двухэтажном здании клиники, построенной бельгийцами в глухой деревне, полностью отрезанной от цивилизации. В клинике был электрогенератор, который из‑за экономии использовался только для лабораторных нужд, когда исследовали мазки на туберкулёз. Еду готовили на газу, а газовые баллоны привозили из города, куда транспортировали пациентов, если не могли их вылечить сами. Приходилось еще работать как санитарный транспорт, поскольку у нас была единственная машина на всю деревню. Мы с акушеркой поочередно вели машину по ухабистой дороге в тропиках в течение почти 13 ­часов.

Оказавшись в городе и госпитализировав пациента, мы заправляли газовые и кислородные баллоны, покупали лекарства и что‑то для себя. Перевозка кислородных баллонов в обычном транспорте запрещена, но в Гватемале часто делаешь то, что нельзя, потому что по‑другому не ­выжить.

КС: А как относятся окружающие к сбору денег на открытие клиники в ­Гватемале?

Виктория: Пишут и говорят разное. Приходят десятки злобных писем и комментариев. Нет ни желания, ни времени вступать с авторами этих писем в дискуссии. Самое популярное, в чём меня обвиняют, это ни много ни мало в предательстве Родины. Также указывают на то, что занимаюсь ерундой и неправильно распоряжаюсь своей собственной ­жизнью.

КС: Может, еще и в махинациях ­подозревают?

Виктория: Нет, это редкость. Наш проект полностью прозрачен. Мы не только собираем деньги, мы еще и принимаем волонтеров, которые могут реально работать и видеть всё изнутри. Сейчас дошли уже до такого этапа, на котором у нас есть возможность выбора хороших специалистов из большого количества ­желающих.

КС: Каким образом будет проходить строительство «Клиники на краю ­земли»?

Виктория: Существует договор с местной администрацией поселения, что каждый мужчина деревни обязан отработать на стройке не менее 5 дней. Это даст право его семье пользоваться услугами ­клиники.

КС: Они умеют строить ­здания?

КС: А приходится ли волонтерам чего‑нибудь опасаться, работая в тропических ­джунглях?

Виктория: Случаются укусы скорпионов, пауков, змей. Они, конечно, неприятны, но не ядовиты. Правда, есть одна ядовитая змея barba amarilla, «жёлтая борода», но от ее укусов в клинике всегда имеется ­противоядие.

Иногда всё‑таки волонтерам приходится эвакуироваться. В мою прошлую экспедицию случился конфликт между племенами майя. При этом враждующие стороны своих раненых доставляли в нашу клинику, единственную на данной территории. И вот уже у нас они продолжали воевать, не соблюдая очередности оказания помощи и пытаясь указывать мне, кого лечить в первую очередь. В такой ситуации и мы могли пострадать. И хотя мы с моей акушеркой не попадали в серьезные передряги, однако руководство бельгийской миссии решило нас заблаговременно ­эвакуировать.

КС: Находилось ли у вас время на отдых и ­развлечения?

Виктория: Мы работали по 10–12 часов в сутки. В сиесту появлялась возможность сходить на речку, постирать, искупаться и напоить своих лошадей. Иногда мы присоединяемся к своим друзьям, тоже волонтерам, которые занимаются тем, что водят группы туристов в походы на вулканы. Путь пролегает через маленькие местные деревеньки, в которых туристы своими глазами видят, насколько бедно живет местное население, как тяжело они работают, чтобы выжить. В конце путешествия туристы платят за тур столько денег, сколько могут отдать после увиденного, на помощь этим ­деревням.

КС: Какая она, формула счастья Виктории ­Валиковой?

Виктория: Самое главное, надо вовремя расставить приоритеты в жизни. Не заниматься тем, что кому‑то кажется правильным, а делать то, что кажется правильным тебе. Сопротивление общества, семьи бывает достаточно сильным, но всегда надо помнить, что только от тебя зависит, будет ли твоя жизнь ­счастливой.

Мечты о «побеге к индейцам» у многих из нас начинались в далеком детстве – с романов Купера и Джеймса Шульца, с чеховского рассказа «Мальчики», где два юных героя в одиночку решили покорить Дикий Запад. Нас манили простор прерий, яркие одеяния из перьев, глухой стук военных барабанов, шаманские заклинания… А вот Виктория Валикова, врач-тропиколог из Уфы, ни к каким индейцам не собиралась. И когда судьба забросила ее в Гватемалу, вместо книжной романтики она увидела бедность, заброшенность, антисанитарию…

Другой бы отшатнулся в ужасе и уехал из этого Богом забытого места, чтобы никогда туда больше не возвращаться. Но Виктория осталась и построила клинику для индейцев майя. О жизни в Гватемале и о своем проекте Health & Help — «Строительство клиники на краю земли» она рассказывает корреспонденту «Филантропа».

– Виктория, мне приходит на память история немецкого гуманиста, музыканта и врача Альберта Швейцера, лауреата Нобелевской премии мира, который на собственные средства основал клинику в Габоне для населения Африки. В его проповеди под названием «Этика сострадания» говорится: «Нет человека, которому бы не представился случай отдать себя людям и проявить тем самым свою человеческую сущность». Почему ваша «земля сострадания» – Гватемала? Как вы сделали этот выбор?

– Я тропиколог, закончила медицинский институт и интернатуру в Уфе, работала в приемном покое инфекционной клинической больницы. После этого училась в Институте тропической медицины в Антверпене (Бельгия) по специальности «Тропическая медицина и организация здравоохранения в странах с ограниченными ресурсами». Огромное количество времени там посвящали проблемам стран третьего мира, многие из тех, кто его заканчивает, едут работать туда, где нужна помощь. Негосударственные организации, развивающие медицину в этих странах, присылали списки мест, куда можно поехать, где требуются специалисты – врачи разного профиля, медсестры. Гватемалу я выбрала только потому, что мне не хотелось в Африку. Тем более что я занималась социальными танцами и немного была знакома с латиноамериканской культурой. Но о майя не знала почти ничего.

Я попала туда впервые два года назад, и меня поразили две вещи: во-первых, великолепная природа, горы, огромное количество вулканов. А еще – немыслимая, запредельная бедность. Полураздетые грязные люди, сидящие на улицах, умирающие от голода дети…

– А почему они не пытаются вырваться из тисков нищеты?

– В основном в Гватемале распространено сельское хозяйство, потихоньку начинает развиваться туризм, но там долгое время шла гражданская война, революция, не до туризма было. И сейчас еще нередки вооруженные конфликты. Большинство майя – крестьяне, и им очень тяжело подняться по социальной лестнице. Развитого образования нет, поэтому они не знают государственный язык Гватемалы – испанский. Они говорят на разных индейских языках, ничего общего не имеющих друг с другом. Когда на твоем языке нет книг, мало учителей, трудно стать образованным человеком. Им еще с малолетства приходится работать на плантациях. Чтобы приехать из деревни, поступить в вуз и выучиться на врача, надо иметь школьное и предуниверситетское образование, тоже платное. За обучение в университете нужно отдавать долги. Поэтому там люди учатся и работают по 12 часов, чтобы заработать на жилье и образование. Есть организация, которая помогает девочкам из многодетных семей майя получить среднее специальное образование, но это капля в море – таких девочек около сотни на 13 миллионов населения.

Но самое страшное – это то, что творится в здравоохранении. Клиник или амбулаторий в деревнях, удаленных от города, там нет, за помощью обращаться некуда. Но если даже индеец доберется до города, ни одна государственная клиника не станет обслуживать человека, не говорящего по-испански. Народная медицина на самом примитивном уровне, есть лишь знахари, правда, я с ними не пересекалась, и местные повитухи, которые помогают женщинам рожать в хижинах на земляном полу. Поэтому майя просто умирают. Это самая настоящая дискриминация.

– Вы прожили в Гватемале 9 месяцев. Как менялось ваше отношение к народу, культуре?

– Сначала я рассматривала поездку как приключение, думала, что у меня будет опыт работы в дальней стране, красивая запись в резюме. Мечтала: вот вернусь на родину и буду работать тропикологом или специалистом по медицине путешествий. Но случилось так, что я всей душой полюбила Гватемалу, и теперь говорю, что Россия – как мама, а Гватемала – как невеста, которую я сама выбрала и собираюсь связать с ней свою жизнь. Люди там особенные: они обладают невероятно широкой душой и готовы отдать последнюю кукурузную лепешку, когда видят, что ты относишься к ним с добром. И все, что случалось там со мной, пропитано их добротой.

У меня был пациент Симон, больной диабетом 1-го типа. К 35 годам он выглядел как 70-летний старик, я просто не представляю себе, как он выжил в глухой деревне без инсулина. У него были хронические трофические язвы, и я и акушерка каждый день попеременно ходили его перевязывать. Он глава большой семьи, где многочисленные дети и даже маленькие внуки. И каждый раз он нам что-то дарил – то лепешку, то бананы, и плакал от избытка чувств. Когда люди приходят к тебе и просят помощи, а ты можешь эту помощь им оказать – это здорово.

– Вы жили в деревенском доме?

– Нет, я жила на втором этаже частной бельгийской клиники, вместе с акушеркой. На первом этаже размещалась сама клиника, на втором – помещения для волонтеров. Мы сами делали всю домашнюю работу, вели хозяйство, ухаживали за животными. У нас была лошадь, собака, кошка, черепаха, попугай… Лошадь – это не забава, а необходимость: нам приходилось ездить на ней по деревням, до самой дальней – час-полтора езды. У тех майя, кто позажиточнее, есть лошади, коровы и свиньи, правда, там мяса никто не ест, потому что его негде хранить из-за отсутствия электричества. Горячей воды у нас тоже не было. Вы не представляете, какой это резкий контраст с существованием человека из города-миллионника, никогда не жившего в деревне. Меня спасло то, что я занималась туризмом и умею выживать в экстремальных условиях.

– А страшно не было?

– Опасности подстерегали часто: например, случалось ходить по ночам принимать роды. Но мы пробирались через тропический лес с местным проводником, с кем-то из членов семьи, и это уже было не так страшно. Между дверьми у нас были большие щели, через них заползали змеи, пауки, жуки, скорпионы. Там быстро привыкаешь проверять одежду и обувь, чтобы не попался непрошеный гость. Я пережила сложную ситуацию – вооруженный конфликт, нас все время эвакуировали, из-за этого пришлось на какое-то время перейти работать в другое место, в государственную больницу. Но знаете, обычные бытовые страхи быстро уходят, и начинаешь бояться по другим поводам – за жизни своих пациентов. Тяжелее всего – когда нет возможности помочь: не хватает лекарств, не на чем транспортировать больного, а ты не слишком квалифицирован, чтобы что-то сделать.

–Как вам пришла в голову идея «клиники на краю земли»?

– Я подумала: было бы здорово, если, кроме бельгийской клиники, где я работала, появится еще одна, в другом районе. Я изучила обстановку, придумала, как найти финансирование и людей, которые захотят здесь работать. На самом деле наш проект недорогой. Построить клинику в Гватемале гораздо дешевле, чем в России, по нашей смете это 700 тысяч рублей плюс еще медицинский автомобиль для перевозки больных на лечение в центральные города. Всего необходимо 1 миллион 200 тысяч, на Бумстартере уже собрали около миллиона. Строительство планируем начать в июле. Но прежде чем приедут волонтеры, предстоит провести большую подготовительную работу: купить материалы, организовать быт строителей…

– А что это за волонтеры, готовые строить клинику? Откуда они?

– Прорабы приедут из развитых стран, по большей части – из России. Многие из них уже имели опыт строительства объектов в странах третьего мира. Строители же – это сами майя, местные жители. Наша идея в том, что работа добровольных помощников – более качественная, чем та, что сделана наемными рабочими, поскольку волонтеры трудятся за идею. Деревенские жители предоставляют нам землю, инструменты, и каждый из них должен отработать на стройке пять дней. Мы ничего не дарим и не делаем за так. Так же была построена и бельгийская клиника. Конечно, можно бросить клич, и съедутся строители из разных стран, которым интересно взглянуть на этот удивительный мир своими глазами. Но если люди что-то делают сами для себя, они это потом оберегают и ценят.

Сначала нужно договориться с двумя кругами местной власти – с администрацией и советом старейшин, и если они согласны с нашими условиями и дают добро, то мы подписываем документы. Сейчас создаем организацию, которая имеет право собирать деньги на строительство. Нам требуются спонсоры, в том числе и местные компании, мы хотим завоевать их доверие, дать им возможность убедиться, что мы не мошенники и в самом деле хотим что-то сделать для их страны. И конечно, предстоит оформить запросы на оборудование. Надеемся, что нам его донируют благотворительные организации, которые занимаются оснащением клиник. Это комплексный процесс, и для меня он пока сложный, ведь я никогда раньше этим не занималась. И я не одна, у нас уже собралась команда из 150 дистанционных помощников – среди них есть переводчики, веб-дизайнеры, люди других специальностей. На все у меня рук не хватает, но мне помогает Карина – администратор проекта.

– Но если среди майя нет своих врачей, значит, и медики должны туда приехать?

– Наш проект будет продолжаться как волонтерский. Я рассчитываю, что поедут врачи из стран, где развито такое явление, как социальный год. Многие на Западе заканчивают вузы и едут поработать на год в более бедные уголки планеты, а потом этот опыт записывается в резюме. В России такая практика не распространена, однако желающие уже находятся, нам приходят десятки писем в день. Но мы берем не всех – только профессионалов и людей увлеченных и убежденных. Мало только одного желания поехать в экзотическое место, полазить по горам ради красот природы и селфи с настоящими индейцами майя. Наших потенциальных волонтеров ждут суровый быт и тяжелый труд, они должны быть пластичными, уметь адаптироваться к быстро меняющейся ситуации, делать разные виды работы. Допустим, если твоя специальность ангиохирургия, ты там этим заниматься не будешь. Тебе придется принимать роды, читать лекции по профилактике диабета, рассказывать детям, как надо мыть руки, обучать сельчан правильно копать колодцы и строить туалеты, заниматься эпидразведкой, сидеть в лаборатории и смотреть в микроскоп, потому что, кроме тебя, все это делать некому. И конечно, ставить капельницы и делать уколы, вытаскивать пули и зашивать раны, причем иногда и одному, без медсестер.

– Виктория, можно задать вопрос, который вам задают сотни раз и который наверняка вам смертельно надоел. В России тоже есть много нищих, затерянных в лесах и в тундре медвежьих углов. Может быть, лучше построить клинику в одном из них?

– Да, мне часто задают этот вопрос, некоторые вкладывают в него изрядную долю негатива. Но я не считаю, что Россия – бедная страна. Да, есть труднодоступные районы Крайнего Севера, отдаленные деревни в Сибири, больных оттуда вывозят на вертолетах. Своим противникам отвечаю так: если вы найдете в России такое место, где в радиусе восьми часов езды на машине нет ни одного учреждения здравоохранения, даже здравпункта, где на 20 тысяч населения нет ни одного врача и медсестры хотя бы с годичным образованием, где нет роддома, где 60% детей голодают – мы приедем туда и построим клинику. Я искала на карте страны места, отвечающие всем этим критериям. Но у нас, даже если в поселке проживают 5 тысяч человек, уже строится больница, где в штате как минимум два десятка врачей. И потом, у нас существует система страхования. Если человека не положат в больницу, он имеет право жаловаться на родном языке. Вот я работаю в Уфе, в приемном покое клинической больницы, мне привозят бомжей, алкоголиков, наркоманов, и я обязана оказать им помощь – это их законное право. Хирурги спасают наркоманов с перерезанными венами, несмотря на то, что пациенты их матерят. А в Гватемале, как я уже сказала, народ вообще отрезан от цивилизации и от медицины.

– Мне очень нравится ваша идея дарить небольшие подарки тем, кто жертвует средства на проект, причем не простые – это изделия народных художников майя, уникальные и необычайно красочные. То есть вы еще и даете этим людям работу…

– Традиционная одежда майя очень красива. Я тоже ее ношу с удовольствием, когда бываю там. Это кропотливый труд вручную – иногда на шитье блузки или пончо мастерица тратит несколько лет. Мелкие вещи – кошельки, рюкзаки, фенечки, украшения стоят не так уж и дорого. По правилам Бумстартера, нельзя собирать деньги на благотворительность без вознаграждения тому, кто жертвует. Поэтому мы присылали спонсорам сувениры, сделанные руками майя, а тот, кто захочет, сможет оставить свое имя или название организации на стене клиники. Нужно только зайти на нашу страничку на Бумстартере под названием «Строительство клиники на краю земли» и выбрать способ пожертвования. Все это останется на долгую память как символ доброго дела и прикосновение к пестрому и противоречивому миру далекой экзотической страны. Который нам бы хотелось хоть немного изменить к лучшему…

21 марта 2016 года проект «Строительство Клиники на Краю Земли» на Boomstarter был завершен, в результате собрано 1 327 465 рублей. Сейчас заканчивается строительство здания и уже идет прием пациентов в клинике Health & Help .

Mchertok

Потрясающая история! И даже не столько тем, что Виктория из Уфы загорелась помощью индейцам Гватемалы, а тем, что деньги на клинику собираются — и успешно — в России, а не как обычно для проектов в развивающихся станах — у крупных американских или европейских фондов или правительственных агентств. Именно такие инициативы сделают нас великой державой.

О переезде в Гватемалу

В Центральной Америке я оказалась в 2014 году. Я заканчивала специализацию по тропической медицине в Бельгии и получила предложение поработать волонтером в их клинике в Гватемале. Мне всегда нравилось путешествовать, я даже хотела поехать в Африку, поэтому согласилась. Я еще не знала, что это станет для меня поездкой длиною в жизнь.

Бельгийская клиника находится в очень бедном регионе Уэуэтенанго в абсолютной глуши: ни электричества, ни горячей воды, ни связи. Нас было двое - я и акушерка из Бельгии Инти, мы жили на втором этаже клиники и были единственными врачами на тысячи людей вокруг. В таких условиях приходилось непросто, но думать об этом было некогда: до четырех дня мы работали в клинике, после - по дому. Там я впервые начала лечить огнестрельные раны, укусы змей и скорпионов. Мне приходилось пробираться ночью через тропики, чтобы принять роды на дому.

Там я осознала, что, по сравнению с местными, мне очень повезло. У людей в России есть электричество, компьютер, мы умеем читать и писать. У миллионов людей в беднейших уголках Земли ничего этого нет. Они голодают, не имеют доступа к чистой питьевой воде, умирают от излечимых в остальном мире заболеваний; у них нет связи с цивилизацией и хоть какого-то медицинского обслуживания. Мне и раньше казалось это несправедливым, но в Гватемале я увидела это собственными глазами. Тогда я решила посвятить свою жизнь помощи бедным и нуждающимся.

© Мария Плотникова

О жизни в Гватемале и общественных нормах

В Гватемале очень чувствуется разница между городом и деревней, между богатыми и бедными. В городе люди занимаются торговлей и другими привычными для нас профессиями. Там есть дома из бетона и дерева, приличные районы. Гватемала-сити (столица Гватемалы. - Прим. ред. ) - и вовсе мегаполис, где есть небоскребы, благоустроенные зоны, рестораны, магазины, сетевые Starbucks и McDonaldʼs. Конечно, там тоже есть неблагополучные районы, но уровень жизни в столице все-таки приемлемый.

Я впервые начала лечить огнестрельные раны, укусы змей и скорпионов. Мне приходилось пробираться ночью через тропики, чтобы принять роды на дому

В деревнях ситуация иная. Дома здесь из адоба - это грязь, смешанная с еловыми иголками. Люди занимаются только земледелием. Еду готовят на открытом огне, используя дрова. Кроме того, здесь повсеместно есть проблемы с проточной водой и электричеством. Жители деревень едят тортильи - это кукурузные лепешки, а еще рис и бобы. Во многих регионах выращивают кукурузу, и для большинства это основной продукт питания. Овощи здесь дорогие, поэтому люди их не едят - из-за этого у них нехватка витаминов в организме. Также в стране ужасные дороги: 100 км можно преодолевать семь-восемь часов. Люди, которые не живут в городе, часто просто не могут добраться до больницы.

В Гватемале, как и во всей Центральной Америке, очень развит . В Гватемала-сити это чувствуется меньше, там женщины более европеизированные. Они учатся и работают, могут строить карьеру. Но мужчины все равно считают, что женщина должна сидеть дома и рожать детей.

В деревнях с правами женщин все очень плохо. У женщины нет возможности делать хоть что-то без ведома мужа. Многие из них не умеют читать и писать. Девушек выдают замуж с 12 лет, и они рожают огромное количество детей, так как понятия не имеют, что могут не быть постоянно беременными. А те, кто знает о предохранении, спрашивают у мужа, если хотят использовать контрацептивы. Аборты в Гватемале .

Я тоже сталкиваюсь с непониманием. Местные мужчины (даже в столице) удивляются, что мне 29, а у меня нет детей. Все пациенты меня уважают, но сначала никто не верил, что я врач. Да и сейчас, если в комнате есть мужчина, меня автоматически называют enfermera (в пер. с исп. «медсестра». - Прим. ред. ), но меня это не задевает. В основном мачизм распространяется на гватемальских женщин. Мужчины считают, что белую женщину нельзя строить, потому что «у белых все по-другому», а их женщины должны слушаться.

Девушек выдают замуж с 12 лет, и они рожают огромное количество детей, так как понятия не имеют, что могут не быть постоянно беременными

© Мария Плотникова

О создании клиники Health & Help и волонтерах

В России не было постоянно работающей организации, которая оказывала бы медицинскую помощь в странах третьего мира, - и я решила создать ее. Я вернулась в Уфу: идеей заинтересовалось много людей, но только один человек пошел до конца и стал сооснователем клиники. Это Карина Баширова, на тот момент ей было всего 17 лет. Карина не просто поверила в возможность открытия бесплатной клиники в Гватемале, но и взялась за огромное количество работы. Для меня она вундеркинд. В 2015 году мы с ней основали - организацию, которая помогает тем, кому не поможет никто. Наша главная цель - уменьшать боль и страдания беднейшего населения земли и оказывать медицинскую помощь в труднодоступных регионах планеты.

Площадку для строительства клиники мы искали долго. У нас был ряд критериев, которым должно было соответствовать место: удаленность от медицинских учреждений, государственная земля под гуманитарные проекты, значительная плотность населения вокруг, а главное, заинтересованность самой деревни в этом строительстве. Участие местных жителей в стройке было важным условием, но в двух подходящих местах мы столкнулись с особенностью менталитета гватемальцев - идти по пути наименьшего сопротивления. Люди говорили, что им проще ходить в больницу за 25–50 км, чем три месяца строить вместе с нами здание для клиники. В конце концов, мы нашли место в регионе Тотоникапан и построили клинику - одноэтажное здание в форме буквы О площадью 300 кв. м.

Когда мы только начинали, мы брали всех подряд, лишь бы кто-то работал, а теперь мы проводим тщательный отбор и собеседуем каждого. Нам необходимы люди и на месте, и для работы удаленно, но берем мы только тех, кто понимает, чем он реально может нам помочь. Врачи и медсестры должны быть с дипломом и опытом работы, они должны знать испанский на среднем уровне и английский на начальном, быть стрессоустойчивыми и иметь опыт проживания или путешествий в странах третьего мира. Очень важно, чтобы человек понимал, что на него ложится огромная ответственность за сотни жизней, что ему придется жить в достаточно аскетичных условиях: интернет здесь плохой, работать нужно шесть дней в неделю, а в свободное время всегда много дел по дому.

Люди говорили, что им проще ходить в больницу за 25–50 км, чем три месяца строить вместе с нами здание для клиники

Сейчас у нас живут и работают четверо ребят: Элин - врач из Бельгии, Женя - врач-хирург из России, Паскаль - медбрат из Гватемалы и Алекс - переводчик из Англии. Из-за строгого отбора к нам приезжают действительно уникальные ребята. Мы очень дружны между собой, нам интересно друг с другом общаться. С местными жителями мы тоже дружим, они часто приглашают нас на ужин в свои дома. С ними не поговоришь на какие-то высокие темы, но это очень открытые и добрые люди.

В последнее время к нам приезжают люди, которые специально готовились к этому: учили язык, заранее решили свои финансовые вопросы и приготовились работать без зарплаты. Мы предоставляем бесплатное жилье и питание, оплачиваем перелет, если кто-то едет на долгий срок. Поэтому если человек приехал целенаправленно работать волонтером, то у него есть все для жизни. Врачам, которые не знают язык, мы даем время на его изучение. У нас даже есть волонтер, который удаленно обучает их испанскому.

Как работает клиника

Мы работаем шесть дней в неделю с восьми утра и до четырех часов дня, если нет экстренных ситуаций, но они происходят постоянно. С шести утра к нам приходят люди, чтобы занять очередь. Некоторые приезжают издалека или преодолевают долгий путь пешком. Часть клиники занимает волонтерский дом, где живут все врачи, поэтому для людей мы открыты круглосуточно. У нас есть палата, в которой мы можем оставить человека на время лечения, покормить и оказать необходимую помощь. В день бывает от 20 до 40 пациентов, в основном это женщины и дети. Это связано с тем, что женщины в деревне всегда беременные, а дети постоянно болеют. Чаще всего мы сталкиваемся с пневмонией, гепатитом А, диабетом, простудами, астмой, укусами змей, пауков и скорпионов.

© Мария Плотникова

Мы боремся за то, чтобы у женщин была возможность получать качественные консультации по планированию семьи, потому что каждая женщина имеет право выбирать, сколько детей она хочет иметь и когда. В среднем местные жительницы рожают семь детей за свою жизнь, но по результатам опроса наших пациенток более 90 процентов не хотели бы иметь такое количество детей. Благодаря нашей программе контрацепции несколько сотен женщин начали пользоваться контрацептивами. И особенно я горжусь тем, что мы стали единственным в области центром по диагностике и лечению инсулинозависимого диабета. Только мы учим людей, как использовать инсулин и как жить с диабетом.

Мы увидели результат нашей деятельности в Гватемале и подумали о новом проекте. Правда, мы боялись брать на себя еще больше обязательств, пока однажды нам не предложили посмотреть деревеньки в Никарагуа. Люди там живут в домах из полиэтиленовых пакетов, у школы нет стен, малярия уносит сотни жизней. Невозможно забыть это и пройти мимо, поэтому мы решили помочь. - наш новый проект, над строительством и открытием больницы мы будем работать весь год.

Сейчас все намного проще, чем было в самом начале. Больше людей делают пожертвования медикаментами и деньгами, многие хотят стать волонтерами. Мы стали популярными во всем мире, потому что Health & Help - единственный российский проект, который постоянно работает в странах третьего мира. Нас находят через знакомых и бывших волонтеров, через социальные сети, ЖЖ и статьи в СМИ.

© Мария Плотникова

О деньгах

Деньги на строительство клиники в Гватемале мы собирали через российские и иностранные краудфандинговые платформы, то же самое мы делаем и с клиникой в Никарагуа. На содержание больницы в Гватемале у нас уходит примерно 2000–2500 долларов в месяц, еще мы закладываем 500 долларов на экстренные расходы. Из этой суммы 80% тратится на медикаменты и расходные материалы, остальные 20% - это коммунальные расходы, еда для волонтеров, бензин и ремонт машины. Продукты мы закупаем на рынке. У нас самое простое вегетарианское питание: едим рис и бобы, потому что это дешево, также мы стараемся есть овощи и приучаем к этому местных. Рассказываем им, что можно купить и как приготовить, чтобы было полезно и дешево.

Чтобы помыть ребенка, нужно пойти в лес, найти дрова, развести костер, набрать воды и согреть ее. Когда у тебя 5–10 детей, ты просто физически не успеваешь делать это

© Мария Плотникова

О личной жизни и планах на будущее

Гватемала очень изменила меня. Я начала намного терпимее относиться к людям, стала мудрее, перестала переживать по любым поводам. Жизнь в стране третьего мира приобрела для меня совсем другой вес. Теперь я понимаю, что не могу умереть, потому что несу ответственность за целую деревню и группу врачей. И я знаю, что Карина чувствует то же самое. Даже когда мы в отъезде, у нас нет выходных. Мы не перестаем писать и вести социальные сети, следить за контентом, общаться с журналистами и спонсорами. Потому что если мы хотя бы на день прекратим это делать, то лишимся денег, а следовательно, лекарств, и тогда кто-то может умереть.

Большинство людей думают, что меня целуют в ноги за мою деятельность, но это ошибочное предположение. Мы получаем из России сотни анонимных писем, комментариев и сообщений, наполненных гневом. И чем больше мы делаем, тем больше нас ругают. Я не сержусь и не обижаюсь на тех, кто пишет это. Единственное, что мы можем сделать, чтобы изменить ситуацию, - это отвечать на зло добром и любовью.

Чтобы менять мир, не нужно быть героем. Этим занимаются простые люди - те, кто делает немного больше, чем остальные. Если честно, я очень счастливый человек. Я вижу результат того, что делаю, и это приносит мне огромное удовлетворение. Каждый день я встаю и засыпаю с улыбкой на лице.

А еще я встретила здесь своего молодого человека. Эндрю американец, он работает волонтером в некоммерческой организации, которая занимается развитием местного бизнеса, помогает людям и обучает их. Первый год каждый волонтер в обязательном порядке занимается социальной работой. Эндрю отправили работать учителем в школе в нашей деревне - так мы и познакомились. Около года дружили, а потом влюбились друг в друга.

Сейчас важная цель для меня - строительство клиники в Никарагуа. Еще летом я выпускаю книгу с названием «Точка G» с моими юмористическими записками тропического врача. Там я пишу о первом годе волонтерства в бельгийской клинике, собираю байки из интернатуры и привожу романтические истории из жизни. Мы надеемся, что деньги с продажи книги помогут покрыть часть расходов на клинику в Никарагуа.

Если говорить о планах на личную жизнь, то мы с Эндрю мечтаем усыновить четырех детей с Гаити или из Африки и воспитать из них свободных и счастливых людей. Я думаю, что во мне слишком много любви, чтобы хранить ее только для себя.